Отпадение Малороссии от Польши. Том 3 - Страница 46

В Волощині щирі люде, —
І там мені добре буде.

Старинные наши воспоминания о таких подвигах, какими прославились в Волощине герои нашей утраченной Илиады, братья Струси, делали этот край нам близким, как поприще борьбы с неверными, и дорогим, как место, где находили мы богатую поживу в тяжкой, часто голодной и всегда убогой пограничной, жизни.

Возможность низвергать господарей с арендуемого у турок престола и сажать на него таких, которых туркам было слишком трудно спихивать вооруженною рукою, — эта заманчивая возможность особенно влекла наш пылкий, не имевший лучших целей дух в постоянно опустошаемый и встающий в новом богатстве край. История нашего казачества полна былей и небылиц о подвигах Струсей, Байд, Филоненков и Канивченков за Днестром в Яссах, в Тягине, в Сочаве, на Киминском поле и на Черкене-долине. Общий взгляд на Волощину был у нас в XVII веке таков, что в Волощину стоит ходить за добычею и за спутницею добычи — казацкою славою. Такое впечатление делала на казаков Сагайдачного и Московщина, как при его жизни, так и по смерти. Там обогащала жителей роскошная природа, здесь — трудолюбивая промышленность. Как в одной, так и в другой стране преславное Запорожское войско, привыкшее пліндрувати і руйнувати во всю ширь «Божией милости» и «казацкого счастья», — не стеснялось ни единоплеменностью, ни единоверием. Этим оно свидетельствовало свое родство с татарами. Татарин, замышляя полонить людей для невольничьих базаров, говаривал: «Мы сильно уповаем на милость Божию», и титуловал себя счастливым и милосердым, а зачатый и рожденный им в незапамятные времена казак, мечтая о пожарах и кровавых речках, оставил нам по себе богохульную пословицу: «Бог не без милости, а казак не без щастя», и, сделавшись безопасным, зажиточным, даже просвещенным, благодаря Москве, гражданином, до сих пор напевает с дикою грустью:

Ой колись ми воювали,
Та більше не будем:
Того щастя й тої долі
По вік не забудем!

Три государства интересовались Волощиною в политических видах своих: Турция, как завоевательница; Польша, как покровительница завоеванных; Москва, как земля, единоверная с волохами. Испытав невозможность покорить задунайских христиан своему Пророку, правоверные мусульмане обрекли неверных, по своему закону, на рабство, и довольствовались наложенною на них данью, а чтоб эта плата за право жизни приходила в Стамбул без хлопот по взиманию, сделали сборщиком самого князя волошского, равно как и князя мультанского, называемых по-старославянски господарями.

Польша, посредством своих удальцов-русичей, Струсей, Мелецких, Сенявских, Вишневецких, помогала искателям княжеской чести и наживы свергать с престола волошских господарей, мирила своих ставленников с султаном, иногда ей удавалось и совсем освобождать их в свою пользу от султанского вассальства, как это было с господарями Могилами. Россия ограничивалась дружеским общением с господарским правительством, как единоверцами и политическими доброжелателями. Но днепровские казаки, эти черкасы позабытого происхождения, продолжали в Волощине традиционное ремесло свое в силу номадного положения своего среди народов культурных. Арендное престолонаследие волохов представляло им такие случаи к поживе, какой представился их наездническому товариществу в Смутное Время Московского Государства. В XVI столетии они признавали себя не столько подданными короля польского, сколько слугами царя московского, и с этой стороны московское влияние на волошские дела было равномерно с польским. Оно даже перевешивало польское, и именно с того времени, когда римская политика Польши велела ей влиять на воспитание Могил посредством иезуитов. Сделавшись политическим центром и упованием Славянщины Москва, даже не прилагая попечений о том, поддерживала в Волощине славянский элемент, как солнце поддерживает теплоту в планете, входящей в сферу центростремительной силы его.

Волошские господари, по церковной традиции, состояли в духовном вассальстве у России. Молдавская церковь была филиею церкви галицкой, и князья-господари, в качестве верховных ктиторов этой церкви, зависели от галицких митрополитов. Они печатали богослужебные книги во Львове. Этот же православный издревле город отливал для них колокола, и так как православная церковь, говоря вообще, стояла у нас на Украине в запустении, то волошские господари при своем дворе обучали церковному пению поповичей, которые потом являлись в Малороссии дьячками, а из дьячества «совершались в попы». Господари, желая, по примеру московских царей, быть у себя в крае опорою и образцом благочестия, принимали участие и в ставропигиальном львовском братстве, которое хранило в своих подземельях их сокровища. Один из них, Александр Лопушнян, дозволил даже вписать свое имя в число старших братчиков, подобно вельможным польско-русским панам. Иезуиты не сближали их тогда еще, как в последствии Могил, с католическою польщизною путем воспитания богатого юношества. Лопушнян не любил ляхов за их «кривую веру» до такой степени, что, устраивая праздничные трапезы для братства, наказывал, чтобы допускали ляхов за трапезный стол, но не дозволяли присутствовать при богослужении. «У нашем законе» (писал он) «того ся не годит. У стола могут седети и за нас Бога просити, а сами ваши милости пийте и ежте, и нас не забувайте».

Ставропигиальное братство угрожало тогда перейти в беспоповщину, под влиянием разлившегося по всей Польше протестантства. Господарь убеждал его не пренебрегать попом: «...попа ни за що маете» (писал он), «они в домы свои у дни недельный и праздничный, для благословения хлеба, не призываете... Поп межи вами только перекупничеством живится: сам идет до церкви, а попадя идет на рынок с хлебом и цыбулею, також у другого перекупивши, и што с того приторгует, тем ся живят».