Отпадение Малороссии от Польши. Том 3 - Страница 92

От 5 июля один из участников Берестечской войны уведомлял кого-то, что король разослал универсалы к малорусской черни по всем гродам, городам, торгам и церквам, чтоб она казаков и татар везде избивала, и в этом универсале давал знать о себе, что будет стоять лагерем под Берестечком.

«День этот» (пишет Освецим) «прошел спокойно. Ночью казаки приготовлялись к сильной вылазке; но ливень, продолжавшийся в течение целой ночи, помешал им, причинив значительный вред и нашему войску, из числа которого 10.000 находилось в строю и кроме того Калишский полк, только что подоспевший в лагерь, стоял на страже. Поздно вечером пан Балабан с 1.000 человек перебрался на ту сторону для того, чтобы стать в тылу казаков, не дозволять им выходить за провиантом и мешать бегству, так как они начали уходить мелкими отрядами в несколько сот человек. Притом он должен был добыть точное известие о хане: ибо ходили слухи, что хан, по просьбе Хмельницкого, остановился в 4 милях от Вишневца.

«Июля 6, в четверг, наша артиллерия открыла сильный огонь с нескольких сторон. Около полудня прибыли в посольстве три полковника. Крыса, полковник чигиринский, красивый мужчина, и, как говорят, расположенный к нам, Гладкий и Переяславец. Их провели прежде к краковскому кастеляну, который прочитал им хорошую нотацию, перечисливши все их преступления. «Вы изменники, которым подобных нет на свете», говорил он. «Вы уже не христиане, потому что побратались с татарами и турками. Вы недостойны явиться пред лицо короля» и т. д. Потом, с разрешения военного совета, их позвали к королю. Они, с земными поклонами, просили помилования, и на все предложенные ими вопросы отвечали только, что просят милосердия. Всю вину слагали на Хмельницкого, а также, по своему обыкновению, на свои грехи. Всем сенаторам они поочередно целовали руки и края одежды; словом, заявили достаточно смирения, лишь бы не притворного. После продолжительного совещания король объявил им через канцлера, что хотя они за совершенные ими преступления, равных которым нет во вселенной, и недостойны помилования, но что король, как монарх милосердый, уподобляясь милосердому Богу, склоняется к помилованию их, если только их смирение будет искреннее, и что условия оного будут объявлены им завтра, сегодня же они должны, в доказательство искренности, оставить в лагере одного из среды себя. Остался, по собственной просьбе, Крыса, хотя не без некоторого страха».

Так повествует о казако-панской транзакции один из благородных её свидетелей. К сожалению, с 26 римского июня находился он в откомандировке, и конец Берестечской войны описан в его дневнике по рассказам других очевидцев. Некто уведомлял кого-то, что по показанию языков, полковник Крыса хотел еще прежде уйти от казаков, но чернь караулила его. По этому известию казацкие послы были одеты довольно хорошо и прилично, но Крыса — лучше других.

Ветер начинал дуть в польские паруса, но пловцы правили кораблем не в одну сторону. Этому кораблю и в прошлую войну облегчил опасное плавание полонизованный литво-русский князь, Януш Радивил, уничтожив Голоту, Подобайла, Кричевского. Теперь он одолел Небабу в самое то время, когда литовский или белорусский корпус Хмельницкого мог бы приспеть на помощь осажденным под Берестечком.

Одновременно с походом Хмельницкого на Волынь казацкие загоны двинулись в Белоруссию, чтобы занять войною литовские боевые силы и не дать Радивилу идти в Украину. В июне наполнили они уже Овручский край, но здесь литовцы били их успешно. В местечке Нарадищах заперлись казаки в церквах, но их там поджигали и истребляли. Били их и в Норинске. Казацкие сотники отстаивали свои прикмети до упаду. Радивиловы ротмистры напрягали все силы, чтобы взять живыми Лащовца (очевидно, питомца славного банита) и Сагайдачного (может быть, родственника Конашевичева), «но острая сабля» (рапортовали они) «была принуждена положить их трупами». Что касается Небабы, то приятельское письмо одного из участников битвы, сохраненное для нас Освецимом, описывает погром его корпуса так:

«Пан стражник Мирский, переправясь на ту сторону Днепра, напал на казацкий гарнизон в укреплениях, состоявший из 300 всадников. Он истребил его так, что только немногие спаслись бегством. Беглецы дали знать Небабе о том, что ляхи заняли уже ретраншаменты, но что отряд их немногочислен. Небаба, желая разгромить Мирского, двинулся из-под Чернигова со всем войском, которого было 15.000. Он наступил на Мирского, не зная о том, что в четверти мили дальше переправляется через Днепр гетман Януш Радивил. Последний, успев переправить лишь часть своего войска, немедленно атаковал Небабу с фланга. Дело обошлось даже без выстрела: ибо, быстро окружив эту сволочь, мы рукопашным боем истребили ее наповал. Не знаю, спаслось ли их хоть несколько человек. Небаба, видя опасность, сошел с коня и сражался пеший. На него напал один товарищ из хоругви мозырского старосты. Он храбро и долго защищался. Товарищ должен был также сойти с коня и они вступили в рукопашный бой. В это время подоспел на помощь другой товарищ и они стали вдвоем одолевать. Однако, Небаба не допустил взять себя в плен. Когда ему изранили правую руку, он оборонялся левою, пока его не убили. После этого счастливого вчерашнего дела, сегодня 200 казаков пеших, вооруженных самопалами, не зная о поражении своих, препровождали возы с провиантом в свой табор. Наши окружили их и всех забрали в плен. Пленные сказывали, что в полку Небабы было 20.000 человек, но 3.000 послал он в сторону Кричева, а 2.000 отправил собирать провиант, так что при нем оставалось только 15.000. Черниговские мещане приезжали к князю с изъявлением покорности. Они просили только о сохранении жизни своей и своих детей и обещали выдать несколько тысяч паробков-броварников, которые начали собираться на помощь Небабе. Битва эта происходила в пяти милях от Чернигова. Одержав победу, князь отправился в Любеч, а часть войска отправил в Чернигов».