Несколько человек было убито, множество подстрелено, а десятка полтора очутилось на виселице. Среди шума и смятения, остальных «упросили», и 8.000 лановых жолнеров осталось в лагере. Венгерское войско, пришедшее из-под Сочавы налегке, также рвалось домой.
Одетое по-летнему, оно сильнее других страдало от морозов. Король склонил его остаться просьбами и обещанием по 2 талера еженедельно на голову.
Между тем хан, расположась под Гусятином, запер короля со всех сторон и пресек подвоз аммуниции и съестных припасов. Король хотел было двинуться на Орду комонником, оставив пехоту в таборе; но ему не советовали разделять войска. Совет выслушал он с крайней досадой, и, однакож, последовал ему. Отдан был приказ исправить валы и готовиться к отражению неприятеля.
Но продолжать войну, как писал Гулевич от 26 октября, было не с кем; а от 29-го сообщали в Варшаву, что настоящего (pewnego) войска нет у короля больше 14.000, «да и те» (продолжал вестовщик с отчаяньем), «вырыв немцам могилу, сами себя засыплют».
Ночью 29 октября привел подъезд мужика, которого Орда поймала в поле, вложила ему в сапог письмо, примчала в 30 коней к польской стороже и ускакала обратно.
Письмо было от ханского визиря к коронному канцлеру, и написано, против обычая, по-польски. Визирь осведомлялся о своем слуге, Фетаке, не попал ли он в руки жолнеров и, под этим предлогом, будто бы без ведома хана, советовал, чтобы король — или переговорил с ханом, или «дал ему поле», вместо того, чтобы сторожить чужие границы, рыться в земле по закоулкам, ждать и смотреть, как его собственное государство будет грабить Орда. Он припомнил Зборовские и Белоцерковские пакты, и прибавил, что если казаки провинились, то король был обязан донести хану, а главное — уплачивать правильно гарач.
Письмо визиря было получено в 2 часа ночи, и, однакож, немедленно созвали военную раду. Визирю отвечали, что хан не должен мешаться между государя и подданных, если, вместо подарков, не хочет получить чего-нибудь такого, как под Берестечком; но хана готовы встретить и боем, и переговорами, если он смеет и желает.
Слуга визиря, Фетак, находился в плену у коронного маршала, Любомирского; и Любомирский писал к визирю, якобы частным образом, что готов возвратить пленника.
В ответ на это письмо, хан писал к Любомирскому, называя его милым другом своим, выражал готовность к миру, обещал прислать к нему послов и подарок, как человеку, при королевском дворе всемогущему.
После того назначили совещание между визирем с одной стороны и канцлером с другой, в поле под Каменцом, с тем чтоб одна и другая сторона имели при себе не больше, как по 2.000 войска. В залог прислал хан королю Осман-агу. Король отправил к хану в залог гетманского наместника, Войниловича, под прикрытием нескольких десятков комонника. Но едва этот почт отъехал от короля, на него напала татарская чата, одних изрубила, других забрала в неволю. Сам Войнилович насилу пробился с несколькими жолнерами и вернулся в лагерь. После новых варварских покушений со стороны татар, съехались таки наконец уполномоченные с обеих сторон под Каменцом.
Поляки требовали, чтобы хан отступился от казаков, вернулся домой со всеми ордами и довольствовался годовою пенсией от короля. Татары требовали, чтобы Речь Посполитая уплатила недоимку гарача, не препятствовала Орде брать на возвратном пути ясыр, чтобы король дал в залог сенаторов и сверх того несколько миллионов окупа. С обеих сторон говорили запальчиво, и между поляко-татарскими комиссарами поднялась угрожающая ссора. Но договор надобно было довести до конца, во что бы то ни стало, потому что король-главнокомандующий допустил татар окружить польский лагерь и так стеснить поле, что трудно было предпринять военные действия.
Комиссары разъехались, ничего не решив, и Орда, при этом удобном случае, перехватала собольи шапки с панских голов.
На другой день возобновился съезд овец с волками. Татары со всех сторон придвинулись к лагерю и окружили уполномоченных с их 2.000-ным почтом. Поляки боялись и за лагерь, и за комиссаров. Пришлось вывести войско в поле. Тогда хан отступил и велел своим уполномоченным окончить переговоры поскорее, если король согласится на Зборовский договор. Король, с своей стороны, приказал оканчивать, и таким образом был заключен мир, но только на словах, потому что хан от письменного договора отказался. Обе стороны, положив руки на груди и на бороде, обещали взаимно сохранять этот мир.
Возобновление Зборовского договора было главным условием Жванецкого мира. В этом соглашаются все современники. По словам литовского канцлера, князя Радивила, под Жванцем «заключили унизительный мир, возобновили Зборовские пакты, обещали обычные подарки и трехлетнюю недоимку». Возобновить Зборовский договор значило согласиться на ежегодный гарач в 30.000 талеров и предоставить Орде право «воевать на возвратном пути польские владения вправо и влево мечом и огнем». Понятно, почему Радивил назвал Жванецкий мир унизительным. Одни из находившихся под Жванцем панов опровергают факт нового предательства, другие подтверждают. Не подлежит никакому опровержению то, что татары, по заключении мира, распустили загоны по самый Бог и увели в Крым огромный ясыр, без всякого препятствия со стороны поляков и без всякой позднейшей рекриминации. Современный нам польский историк говорит, что «Жванецкий договор, не написанный чернилами, был написан кровью и слезами человеческими на Волыни, в Полесье, в Украине».
И вот как окончилась шестидесятилетняя борьба панов с казаками. Татары примирили шляхетский народ с казацким, забравши в неволю миллионы того и другого в течение последних пяти лет этой постыдной для обеих сторон борьбы.