Уже с половины ноября, когда Орда выступила из-под Шаргорода, хан распустил загоны во все стороны. Целые области лишились населения, тем более, что шляхта и мужики, воображая, что находятся под защитой королевского войска, вовсе не заботились об осторожности. Имея столько тысяч Орды в загонах, Ислам-Гирей не думал о войне с Яном Казимиром. Обремененный ясыром, он желал мира, и начал сам переговоры, которые удались ему как нельзя лучше. Теперь, по заключении мира, pacпустил он чамбулами по Волыни и Полесью, до самого Люблина и Замостья загоны, которые заполонили бесчисленное множество сельских хозяев с их рабочими. В Литве татары взяли 12.000 шляхты, подошли на полмили к Пинску и выжгли все окрестности, в которых 120 лет не стояла и нога татарская. Ударил на них Ян Сопига под Острогом, чтоб отбить ясыр, но его не поддержал никто, он был разбит, и с двумя братьями попал в неволю. Потом татары напали на Старый Константинов. Там остановился для отдыха визирь с двумя сыновьями и целый высланный предварительно чамбул с великою добычею.
«Таковы были выгоды нелепого и легкомысленного похода» (говорит польский историк); «руина всей Руси от Бога до Днестра руина войска, которого не меньше 20.000 пало от голода и болезней под Глинянами и под Жванцем, руина чести Речи Поснолитой, которая, располагая такою массою войска, заключила такой постыдный мир».
Шляхетные республиканцы, воспитавшие беспримерную в летописях Славянщины тайну разбойников, были достойны своей унизительной участи, достойны посмеяния со стороны собственной интеллигенции в конце XIX века, подводящего строгие итоги к прошлому. Конституционное государство, дошедшее до торговли человеческою кровью и слезами, лишалось права не только на уважение, но и на пощаду со стороны соседей. Как ни судить о московской политике, поддержавшей казацкие возгласы о Божиих церквах да православной христианской вере, — Польша оправдывала ее, как Московским Разорением, так и своей неурядицей. Хозяйничая столь беспутно между двух живоносных морей под знаменем общественной свободы, либеральная нация давала законное и даже священное право государству деспотическому взять её несчастных подданных под свою хранительную власть. «Для православные христианские веры и святых Божиих церквей»: эти начальные слова московских требований, представляющиеся на поверхностный взгляд лукавыми, получают, в итоге столетий, смысл истинно-религиозный, достойный великого государства. Польско-русская республика должна была быть расторгнута ради пощады обеих борющихся сторон, обеих борющихся церквей и народностей. Члены и жертвы Берестовского синода положили начало её расторжению; герои и разбойники польско-русских усобиц сделали его неизбежным; царские думные люди довершили его и довершали так, что дело руинное обратили в дело строительное, то есть такое, которое обеспечивает наибольшее число жизней от элементов чужеядных и истребительных.
Во время Жванецкой кампании, которая и с панской, и с казацкой стороны была борьбой взаимного истощения, обоюдной выносчивости, князь Януш Радивил пытался склонить Хмельницкого к уступкам перспективою нашествия литовских сил на казацкие займища. Но Хмельницкий, как истинный верховод казатчины, отвечал:
«Напад Литвы нам не страшен: у нас ничего нет (старинное «казака не по чем сыскивать»). Повертятся по Украине, да и пойдут домой. Казацкие курени трудно разорить. А хоть бы нас, побили и обратили Украину в безлюдье, татар этим не удержат. Татарам тогда останется больше поля на кочевья, и глубже врежутся они в Польшу».
Пригласив хана для совместной войны с панами, и не имея, чем кормить Орду, казацкий батько ограничился предоставлением освобождаемого им русского народа в жертву ясырникам; но видел, что теперь ему не сдобровать в татарских кочевьях, и умолял хана — не оставлять несчастных казаков безо всякой помощи в борьбе с ляхами. Но хан побил его собственным его оружием. «Я сделал для тебя все, что мог» (сказал он Хмелю), «но не мог кормить голодных татар обещаниями и словами».
Пустынность и убожество Малороссии сделались для Крымских чужеядников невыгодными условиями союза с такими же чужеядниками туземными. Они предпочли иметь своими союзниками панов, наполнявших край и людьми и продуктами человеческого труда.
Наконец, татарская дружба, которою так хвастался Хмельницкий перед панами в 1649 году, высказалась еще характеристичнее: хан тайно договаривался с панами действовать совместно и против Москвы, и против казаков. Он повелел Хмельницкому немедленно вернуться в Украину, а уезжая послал надежного человека к королю с советом, чтоб он начинал войну с Москвой и приказал бы идти с собой казакам.
Хмельницкий имел подкупленных людей всюду. Зловещий совет хана был передан ему: то, что умышляли казаки с татарами против ляхов, задумавши совместный набег на Московщину, грозило исполниться над ними самими... Он поспешил удалиться в Чигиринщину, скрывая свой страх, свой стыд, свою злобу.
Мы презираем наших Наливайцев, которые грабили Могилев и другие православные города беспощаднее, нежели сделал бы это неприятель иноплеменный, а потом пытались уйти из Солоницких окопов, бросивши в жертву панам подбитую к бунту казацкую массу. Больше, чем Наливайцев и других возродившихся от этого скопища разбойников, мы презираем Хмельничан, которые развратили все прикосновенные к ним сословия, погубили бесчисленное множество православных по сю и по ту сторону Днестра, проложили туркам дорогу к обладанию Подолией и посеяли в будущем те смуты, которым конец положили только Петр Великий и Екатерина Великая, одним уничтожением двух союзных орд, останавливавших так долго гражданственное преуспеяние Северной Славянщины. Мы обязаны высказывать искренния убеждения по этому предмету без обиняков. Пускай панегиристы разбоев и всевозможных злодеяний не превозносят беспрекословно стихами и прозою так называемых ими украинских национальных героев на соблазн людей малограмотных и на позор нашей прессы!