Отпадение Малороссии от Польши. Том 3 - Страница 85

Все это рисуется увлекательно для польского чувства под пером польских историков, называющих день 30 (20) июня одним из великих дней национальной славы. Но повторяющий повесть их по-своему историк русского воссоединения в этой национальной славе видит погибельное для Польши отпадение от неё Малороссии, которого поляки не видели в опьянении победою своею, — победою, не меньше жалкою, как и та, которую торжествовали казаки под Пилявцами. Берестечское ополчение Польши представляет ему длинную шеренгу древнерусских имен, выступающих вместе с обольстителями Руси, с похитителями её святилищ и фундаций, с насилователями её религиозной совести, с прямыми виновниками злотворного развития казатчины, процветания Хмельнитчины и возвращения в Южную Русь Батыевщины, — выступающих под иноверным знаменем и противоположным русской идее девизом. Маленькая и слабосильная в дотатарскую эпоху Польша взросла и расширилась на счет разгромленной и разогнанной Батыем Руси. Она прославилась в Европе вооружением Руси Малой против Руси Великой. Она претворяла наш русский элемент в польский, и совершала военные и умственные подвиги посредством талантливых русичей, но русское наше имя, как и русскую нашу веру, уничижала; теперь же выступила против той и другой с ослепленною русскою силою, воображая, что недобитое казуистическою политикою возможно добить оружием... Увы! в торжественный свой день погубила она не нашу, а свою собственную будущность.

Но докончим картину бедственного ополчения Польши. С правой стороны левого крыла стоял генерал Убальд с тремя региментами, а с левой стороны правого — полковник Боргеман на челе регимента Замойского, командуемого Богуславом Радивилом, так что немецкая пехота с правого и левого крыла входила своими боками в центр. За пехотой, в третьем её отделении, в самом центре, стоял король, можно сказать — под командою состоявших при его особе четырех рыцарей. С одной и с другой стороны короля стояло по 500 гусар, выбранных изо всего войска, под командою Казимира Тишковича и Януша Вешля. Сзади короля стоял полк пешей гвардии Фромгольда Вольфа де Людисгаузен и при нем рейтарские регименты Людовика Вейера, князя Богуслава Радивила и сокальского старосты, Денгофа. Поляки берегли дар Хмельницкого, в избежание новых выборов и новых издержек на королеву. В резерве стояли регименты конных драгун Якова Вейера и Янка Розражевского, в числе 15 хоругвей. За ними эскадроны Грудзинского, Лещинских и 500 человек прусского князя, наконец шляхта воеводств Серадзского, Лянчицкого и Бресто-Куявского, к которой были прикомандированы два полка королевича Карла, под командой Юрия графа Шаунготше и Крембса. За левым крылом стоял резерв всей армии, и в нем дивизия князя Острожского, одного из Заславских, носившего по наследству это славное и вместе позорное имя, а за его выправные хоругви воеводств Люблинского и Русского. Панский лагерь находился под защитой венгерской пехоты и, в случае крайности, никем не признанных героев, челядников шляхетских.

Число всего панского войска доходило до 100.000, а конные люзаки, то есть подпомощники гусар, еще увеличивали цифру.

Глава XXVII.
Вторая битва под Берестечком. — Бегство татарского хана и казацкого гетмана. — Блокада казацкого табора. — Бегство казаков. — Находки в казацком таборе. — Окончательное превращение польско-русских дворян в поляков. — Католическая Хмельнитчина в Краковском округе.

Если бы король Владислав IV не был испорчен отцовским воспитанием, а шляхта — злоупотреблениями свободы, и сошлись бы они во взаимной оценке, и выставили бы такие, как теперь, силы против азиатцев, обезобразивших территорию грекорусской культуры, — не было бы тогда на польско-русском имени корсунского, пилявецкого, зборовского пятен, и не сидел бы, по милости казака, на польском престоле расстрига иезуит, еще менее способный царствовать, нежели тот, которого паны посадили на престоле московском, и пользовалась бы Польша разумною веротерпимостью, и не погибла б она, захлебнувшись в польско-русской крови, и даже положение наше, которые гордимся великою Империей своей, было бы далеко прогрессивнее. Но Рим и его иезуиты погубили знаменитую своими идеалами Королевскую Республику, а Королевская Республика, процветая, в виде русского паразита, под их руководством и погибая в виде гонителя Руси по их коварству, нанесла нам такие раны, которые будут болеть и тогда, когда мы достигнем полного развития духовных и вещественных наших преимуществ.

В изображаемый мною момент, силу русского гения, дикую силу показал на поляках разбойник русин, которого стратегическим, организаторским и политическим способностям пострадавшие от них удивляются больше, нежели мы, восторжествовавшие над ними. Поляки должны дивиться даже субординации и единодушию, которые наш Хмель умел поддерживать в толпе сообщников своего бунта, и которые для них ни в военное, ни в мирное время не были возможны. Они должны всего больше дивиться тому, что этот могучий в своих злодеяниях дух, потеряв разом все, что создал титанически в короткое время, встал из своего падения еще более для них опасным, нежели был в моменты величайших успехов своих, тогда как они, пав с высоты своего политического величия, остались навсегда притчею во языцех и покиванием главы в людех.

Два хана, казацкий и татарский, выставили против панов поляко-руссов 300.000 войска. Громадный табор свой расположили они на взгорье, поместивши в нем оказаченных мужиков и гарматы. Левое крыло казако-татарского полчища находилось под командою султан-Амурата, одного из ханских братьев, лучшего из татарских полководцев. Он уже дал себя знать панам под Збаражем и Зборовым, и если Тогай-бей был для них татарином-Патроклом, то султану-Амурату надобно дать имя татарина-Ахилла. Правым крылом командовал змей горынич, дивное доныне для поляков чудо-юдо, Зиновий Богдан Хмельницкий, единовладник и самодержец казацкий, князь украинский, страж Порты Оттоманской. Одна лапа у змея горынича была казацкая, другая татарская. Одно смертоносное крыло его изображали собою подкрепления турецкие, правоверные, другое — «и верующие и неверующие в Бога» головорезы, поддерживаемые летучими соправителями ханскими, султан-калгою и султан-нуреддином. Ядовитым зевом и зубами кровожадного чудовища были губительные чаты гарцовников, сверкающие яркими нарядами и блестящим оружием, а подобие ненасытного чрева и чешуйчатого хвоста представлял далеко тянувшийся позади табор, рыгающий из себя огонь, дым, чугун и свинец... Центра в этой азиатской армии не было, потому что она, в общем начертании, имела фигуру священного у магометан знака — полумесяца, которого рога, загибаясь на пространстве от Инда до Гибралтара, долженствовали все человечество, в виде борющихся наций, истребить, или же покорить господству правоверных.